В комнате было темно и, несмотря на беспрерывно надрывающийся кондиционер, душно. Закрывающий окно лист жести время от времени издавал стучащий звук, расширяясь и сжимаясь от перепада температур. Там, за окном, за пределами квартиры кипела жизнь: со всех сторон раздавались частые протяжные голоса. Родион с трудом открыл глаза и глубоко вздохнул. Он так и не смог научиться крепко спать под непрестанный гул работающего кондиционера, поэтому он уже и не помнил, когда он последний раз полностью высыпался; вся его жизнь здесь в промежутках между ночными вылазками состояла из этого раздражающего, но живительно необходимого гула. Часы-проектор освещали потолок яркими синими цифрами, показывающими время (вечер, чуть больше полутора часов до заката), температуру в комнате (34 градуса по Цельсию) и температуру с наружного термометра, прилепленного за окном — прямые лучи заходящего солнца нагрели его до 124 градусов. Родион встал с кровати, отточенным изящным движением поднырнул под пробивающийся из щели солнечный луч, взял стоящий на полу у окна пульверизатор с водой и побрызгал на жестяной лист. Вода тут же зашипела и испарилась, но после ещё нескольких обрызгиваний температура листа всё же спала, и теперь от него не шёл такой жар, хотя от горячего водяного пара дышать в комнате стало не легче. Затем Родион зашёл в площадью два квадратных метра карман комнаты, служащий кухней, достал из холодильника пятилитровую пластиковую канистру, менее чем на четверть заполненную густой чёрной жидкостью, и сделал около десятка жадных глотков живительной прохлады. Впрочем, чрезвычайно солёная жидкость с резким запахом и вкусом, к которым практически невозможно было привыкнуть, не освежала, поэтому пришлось обильно запить её водой из стоящей рядом пластиковой бутылки с плавающими в ней наполовину растаявшими кубиками льда. Желудок в первые секунды снова инстинктивно попытался взбунтовать, но, привыкнув за последние несколько десятков лет к тщетности таких бунтов, вскоре успокоился, лишь издав недовольное бурчание. Родион сдержал привычную отрыжку и принялся глубоко дышать: отвратительная, но жизненно необходимая здесь жидкость начала всасываться, придавая организму новые силы. Дышать стало гораздо легче, духота уже так сильно не ощущалась, намечающаяся было головная боль исчезла без следа. Родиону стало лучше физически, но не психически: эти долгие годы жизни в постоянном страхе за свою жизнь и риске при отбирании чужих почти сломили его; он никогда не любил насилие, а насилие над этими хрупкими существами угнетало его как ничто другое, но жажда к жизни требовала всё новых и новых жертв. Вот и сейчас канистра была уже почти пустой… Нет, довольно.  Родион не собирался снова её наполнять. Он принял твёрдое решение, что этой ночью он или прорвётся назад, в свой мир, либо погибнет в схватке, но дальше жить, как чудовище, он не был намерен. Вернувшись к кровати, он достал из ящика тумбочки плеер, включил на нём режим диктофона, сел и, размяв губы и прокашлявшись, начал наговаривать:
     — Приветствую вас, земляки. Меня зовут — а точнее, звали — Родион Голубев, я член первой научной экспедиции на Иреноиду. Если вы слушаете эту запись, и я не сам передал её вам, значит, я погиб при попытке прорваться на Землю, а у Иреноидан хватило ума сохранить плеер с этой записью. Они не понимают наш язык и, хоть и умны, вряд ли когда-нибудь смогут расшифровать эту запись без помощи людей, поэтому я говорю всё это, не опасаясь за судьбу Земли. Также, факт того, что вы слушаете эту запись, говорит об одном из двух: либо люди завоевали Иреноиду, что сложно представить, и тогда мои записи, скорей всего, не сообщат вам ничего нового; либо — и это вероятней всего — вам удалось лишь отбить базу у Врат, но дальнейшее наступление захлебнулось — в этом случае эта информация может оказаться для вас весьма полезной: она, конечно, вряд ли поможет победить могучую Иреноиданскую армию в её домашних условиях, но, по крайней мере, она позволит предотвратить вторжение в наш мир и спасти от завоевания Землю.
     — Родион немного задумался, потом трагически усмехнулся и продолжил:
     — Я с детства помнил сказки про вампиров — сильных чудовищ с бледной кожей, пьющих кровь, практически непобедимых в бою, но при этом не переносящих солнечного света. Когда я вырос, окончил школу и поступил в институт, я лишь усмехался над этими сказками, ведь я твёрдо знал, что солнечный свет слишком слаб, чтобы сжечь кого-либо дотла, а питаться кровью убитых, оставляя при этом мясо, — решение не столь разумное, чтобы быть правдой. Тогда мне и в голову не приходило, что абсурдные в нашем мире вещи могут оказаться вполне логичными и объяснимыми в других мирах, на других планетах.
     Впрочем, хоть я и практически забыл о сказках, о других планетах я думал ещё как — более того, я болел другими мирами, я верил всей душой в возможность межпланетных путешествий и исследований других миров, что и определило моё поступление на кафедру астрофизики. Не буду тратить ваше время на ненужные подробности, скажу только, что в результате я оказался в передовой группе по исследованию искривлений пространства, а когда был открыт первый субпространственный тоннель, открывающийся вблизи поверхности планеты Иреноида, мне повезло войти в первую научную экспедицию на чужую планету. Впрочем, это тогда я думал, что мне повезло, и был неимоверно счастлив по этому поводу. Если бы я сейчас мог всё вернуть…
     Но тогда мы не особо думали о последствиях, нашей задачей было как можно больше узнать о новом мире. Первые зонды, отправленные через субпространственный тоннель, изучали атмосферу, температуру и силу притяжения; полученные ими данные произвели настоящую сенсацию: несмотря на ряд существенных отличий от Земли, Иреноида была вполне пригодна если не для полноценной жизни и колонизации, то, как минимум, для исследовательских работ научной экспедиции. Иреноида вращалась вокруг звезды того же класса, что и Солнце, но на более близкой орбите, в результате чего дневная температура на открытой поверхности колебалась от 60-75 градусов Цельсия  в полярных областях до 120-135 вблизи экватора. Планета обладала притяжением в три с лишним раза слабее Земного и, как следствие, разреженной атмосферой, результатом чего было сильное отличие дневных и ночных температур: в области расположения Врат субпространственного тоннеля (удачно оказавшихся в достаточно северной области) ночью температура опускалась до 15-30 градусов, в то время как днём даже в тени стояла на отметке не ниже 80-90 градусов. Атмосфера состояла большей частью из кислорода, а давление вдыхаемого кислорода было почти равно земному, что вселяло большие надежды, но всё же атмосфера не подходила для свободного дыхания: высокое содержание двуокиси углерода, а также небольшое количество углеводородных соединений, близких к пропану, были токсичны для людей. Впрочем…
     — За дверью раздался какой-то шум и голоса. Родион поставил диктофон на паузу и замер. Страх был постоянным его спутником на этой планете, но в последние дни Родион допустил непозволительную неосторожность, и сейчас опасность была как никогда близка. Поэтому и медлить с тем, что он задумал, было нельзя, это мог быть последний его шанс… Шум стих. На этот раз обошлось… Родион снова вздохнул, собрался с мыслями и продолжил запись:
     — Впрочем, это вам и так известно. Известно вам, скорей всего и следующее: открытие, полученное очередным запуском зонда, было столь шокирующим, что обнародовать его было слишком непредсказуемо, поэтому с этого момента проект был засекречен. На планете обнаружили разумную жизнь; причём не просто разумных аборигенов, а развитую техногенную цивилизацию. В целях предотвращения утечки информации доступ к Вратам тоннеля сократили до минимума: врата открывали раз в месяц для запуска и возвращения зондов, к работе с которыми допускали только самых надёжных людей. Тогда же, с целью ускорения сбора информации в условиях строжайшей секретности, было принято отправить на Иреноиду первую человеческую экспедицию гораздо раньше первоначально намеченных сроков. О планете было ещё многое неизвестно, и все понимали, что эта экспедиция очень рискованна, но ожидаемые в перспективе экономические выгоды были важнее человеческих жизней. В экспедицию набирали самых идеологически преданных людей, которые практически не контактировали с родственниками: за них практически некому было волноваться, так что в случае, если бы всё пошло не так, замять их исчезновение было бы гораздо проще. В экспедицию отправили 200 человек: 60 военных, 90 инженеров-строителей и 50 учёных различных специальностей; в последнюю категорию выпала честь попасть и мне.
     Для нас не стали делать исключений и отправили на поверхность планеты во время очередного планового открытия тоннеля; после этого мы на месяц были отрезаны от Земли, так что передача кем-либо из нас секретных результатов исследований была исключена. У нас был огромный жилой корабль-станция и множество строительных роботов и стройматериалов. Нашей задачей было построить на поверхности Иреноиды полноценный наземный исследовательский комплекс в рекордно короткие сроки. С постройкой, на которую ушло менее двух месяцев, проблем не возникло; вообще, первые четыре месяца исследовательских работ прошли на удивление гладко: Врата тоннеля открывались в двадцати метрах над поверхностью, заросшей лесом на несколько десятков километров вокруг, местность была равнинная, а под неглубоким слоем гумуса была достаточно прочная каменистая почва, идеально подходящая для строительства. Фундамент для базы был заложен быстро и без проблем, к следующему открытию тоннеля для сбора первых результатов исследований и доставки новой порции стройматериалов, оборудования и провизии для сотрудников все были настроены оптимистично и с энтузиазмом смотрели в будущее. Несмотря на то, что выходить из экспедиционного корабля на поверхность можно было только в скафандрах и только по ночам, это практически не мешало сбору  первых образцов почвы, флоры и фауны.
     К концу второго месяца, благодаря передовым достижениям робототехники, полноценная наземная база была полностью построена и готова принять для исследования первые образцы крупных животных. Как и ожидалось, во время второго открытия Врат никто не изъявил желания досрочно прекратить экспедицию, зато прибыло ещё десять учёных-биологов, так как бурная и многообразная жизнь требовала тщательных исследований. Первые пойманные животные были очень удивительны для исследователей. Живущие при низком гравитационном притяжении, они были очень слабы и хрупки по земным меркам; их кожу легко можно было порвать пальцами, но при этом она легко выдерживала огромную температуру окружающей среды и адские лучи местного солнца. Как впоследствии выяснилось, их кожа состояла из множества тонких микропузырьков с газом, что придавало ей отличные теплоизоляционные свойства, но при этом делало её весьма непрочной. Местные животные отличались высокой температурой тела и быстрым метаболизмом, однако скорость их реакции и мировосприятия по сравнению с человеческой была в несколько раз ниже, а силы их мышц и прочности костей едва хватало, чтобы держать их над поверхностью; даже крупных особей не представляло труда поймать и удержать голыми руками, поэтому недостатка материала для исследования на базе не наблюдалось. Но одну из наиболее важных для человечества особенность их организма открыл новоприбывший немецкий профессор, доктор биологических наук. До сих пор точно неизвестно, как он дошёл до этого открытия, по этому поводу на базе тогда даже состоялся местный скандал; доктора даже хотели отстранить от работ и судить. Ходили разговоры, что он полусумасшедший; и для этого были основания: каким-то образом, в нарушение всех инструкций и техники безопасности, доктор додумался попробовать кровь местных животных… на вкус. Впрочем, результаты этого аморального поступка вскоре заставили забыть о факте нарушения: что-то в их крови, вероятно, какие-то особые гормоны или секреты желёз изменяли метаболизм человека; после употребления достаточного количества крови человек мог некоторое время без каких-либо вредных последствий находиться в открытой атмосфере Иреноиды и дышать местным воздухом! Это позволяло перевести исследования на кардинально новый уровень. После дополнительных исследований подтвердилось, что жидкость, играющая в организме этих животных роль крови, нетоксична для человека; она была схожа с кровью млекопитающих, хотя её клетки были построены из других белков, а концентрация солей в плазме была несколько выше. Впрочем, выделить вещества, так кардинально влияющие на человеческий метаболизм, так и не удалось, а внутривенные инъекции не оказывали такого же эффекта, поэтому для продолжения исследований испытуемые должны были пить саму кровь. Первыми добровольцами, согласившимися принять кровь уже в ходе официального исследования, стали несколько рядовых. Выпив примерно по четыреста миллилитров крови, они отправились без скафандров после захода солнца в ночное дежурство у базы и до утра простояли с автоматами у её входа. По их словам, ни тогда, ни позднее они не чувствовали никаких недомоганий, а, даже наоборот, были полны сил и бодрости; первоначальные рвотные позывы, вызванные непривычным и отталкивающим вкусом, были не в счёт. Исследование посчитали удачным, и следующими, кто решился испытать на себе необычное действие, стали учёные, работающие на поверхности планеты. В этот раз, как и ожидалось, всё прошло так же удачно: учёные успешно собирали образцы флоры и микрофауны, а ловить крупных животных без скафандров стало гораздо легче: даже не обладающие особой физической подготовкой учёные без труда совершали прыжки высотой в полтора-два с половиной метра и пробегали большие расстояния; подготовленные солдаты позже в тех же условиях делали прыжки до четырёх метров. Единственной особенностью стало то, что в условиях физических нагрузок действие крови заканчивалось быстрее: уже через 3-4 часа учёные, принявшие 400мл крови, начинали чувствовать головную боль и слабость — первые признаки отравления углекислым газом; двое, рискнувших провести в атмосфере лишнее время, потеряли  сознание и были госпитализированы; причиной, как и предполагалось, стали газовая интоксикация, а также последствия низкого атмосферного давления. Для более длительного пребывания в атмосфере требовалось принимать большее количество крови, теперь каждый участник эксперимента принимал перед выходом один-два литра крови, и количество отлавливаемых и убиваемых животных увеличилось… Конечно, употребление крови отнюдь не повышало мораль участников экспедиции, но вера в необходимость этого для продвижения прогресса науки поддерживала в нас волю к дальнейшим исследованиям.
     Драматическое развитие событий началось после третьего открытия Врат. С Земли поступила директива поймать для исследований нескольких  представителей местной цивилизации. При этом было дано указание не вступать в открытый контакт и не сообщать им о Земле и местонахождении Врат. Причины опасаться были весомые: местная цивилизация практически не уступала земной во многих областях; у них были машины на биологическом топливе, сравнимом по эффективности с дизельным или даже бензином; их компьютеры были дорогими и за редкими исключениями недоступными основной массе населения (по большей части это было связано со сложностью охлаждения: для нормальной работы компьютерам не хватало воздушного охлаждения и требовались термоизоляция и охлаждение криогенными жидкостями), но при этом армия и учёные обладали большими вычислительными мощностями, сравнимыми с Земными; они не испытывали недостатка в топливе, поэтому их промышленность превосходила Земную; у них практически отсутствовало холодное и огнестрельное оружие, но зато они во многом обогнали людей, создав эффективные и грозные боевые лазеры, в том числе переносимые отдельными солдатами, а также плазменные пушки; их солдаты были гораздо слабее людей и в ближнем бою практически не представляли опасности, но их крупная военная техника представляла серьёзную угрозу. Но наиболее удивительной особенностью их народа для всех было их поразительное внешнее сходство с людьми. От людей их отличал только немного более низкий средний рост, субтильность и красно-коричневый цвет кожи; ещё они двигались медленней людей, ну и, как все местные животные, отличались хрупкостью. Рост самых крупных из них едва доходил до ста девяноста сантиметров, поэтому наши военные (понятное дело, что для охраны проекта такого уровня отбирались только самые рослые, сильные и выносливые солдаты) не могли остаться незамеченными среди них; но в то же время их средний рост находился между ста сорока и ста семидесятью сантиметрами, и наши учёные большей частью входили в эти рамки и вполне могли находиться среди них незамеченными. Изначальный цвет кожи белого человека был для них неестественно светлым, а кожи негра — слишком тёмным, но европеоидные сотрудники, проведшие достаточно много часов в лечебном солярии на базе, хоть и немного отличались от аборигенов, вполне могли сойти просто за странных чужаков.
     В наши планы входило проникнуть ночью в ближайший населённый пункт — по земным меркам это было что-то вроде отдалённой мелкой деревеньки — найти ночью одного или несколько бодрствующих жителей и попытаться наладить с ними контакт, не дав им при этом поставить в известность остальных жителей. Наши учёные уже достаточно давно наблюдали за местной культурой, и на базе уже было несколько человек, достаточно хорошо понимающих местную речь и даже умеющих немного говорить на их языке; он был странный, по протяжности гласных напоминавший эстонский, но в остальном не похожий ни на один из современных земных языков, хотя корни некоторых слов напоминали имеющие то же значение латинские корни. Также нам были известны их интересы, нам было, чем заинтересовать их. В случае же отказа от добровольного сотрудничества предполагалось доставить их на базу силой, опять же по возможности не попадаясь на глаза лишним свидетелям. В сторону населённого пункта от базы была проложена узкая просека для бронетранспортёров. От конца просеки до самого населённого пункта оставалось около пяти километров, ближе подбираться было рискованно: жители могли услышать подозрительный шум. Предполагалось преодолевать оставшееся расстояние пешком, а похищенных жителей нести до просеки на руках; в местных условиях это было совсем не тяжело, а дальше всех должны были вывезти бронетранспортёры. В назначенное время четверо учёных и один молодой солдат (он был единственный профессиональный боец из всей группы, достаточно низкорослый и худощавый, чтобы сойти за местного жителя) отправились в сторону посёлка. Их сопровождали ещё четверо военных — двое водителей бронетранспортёров и двое охранников — но они должны были только ждать остальных в конце просеки. Я тогда остался на базе и, так как секретность соблюдалась даже среди нас, не узнал подробностей операции. Возвратились все в полном составе, доставив двух местных жителей, мужчин среднего возраста, один из которых, судя по всему, находился в невменяемом состоянии, схожем с человеческим алкогольным или наркотическим опьянением. Единственное, что стало известно, — мирного контакта не состоялось, и жителей пришлось похитить силой, но внимание других жителей они не привлекли. Пленников отправили в медицинский отсек; их не хотели убивать, намереваясь лишь время от времени брать анализы и проводить щадящие исследования.
     Возможно, то, что произошло далее, было неизбежно, и непредвиденный поворот судьбы лишь ускорил события. Пленники по природе своей не были опасны без оружия, поэтому особой охраны над ними не было: лишь один солдат охранял вход в медицинский отсек, справиться же с испытуемым доктор легко мог сам. Но когда доктор, взяв у испытуемого анализ крови, отвернулся, чтобы положить шприц, тот ловко для своего вида спрыгнул с кушетки, схватил лежащий на медицинском столике скальпель и метнул его в доктора; сила броска была низкой, скальпель не смог порезать даже халат доктора, но при низкой гравитации его скорость была довольно большой, и доктор, отнюдь не обладающий железными нервами, вскрикнул, когда скальпель ударился об его грудь и отскочил. Охранник тут же ворвался в отсек, а пленник, увидев открытую дверь, попытался бежать, явно переоценив свои силы. Охранник легко мог остановить медлительного и слабого аборигена, просто оттолкнув его ногой; но вместо этого он почему-то достал пистолет и выстрелил…
     — Родион снова нажал на паузу и замолчал; затем встал с кровати и подошёл к окну. Солнце уже зашло, и Родион выглянул в щель. Улица была практически пустой, лишь отдельные прохожие спешили по домам. Все знали, что ночью на улице небезопасно, и стремились укрыться по домам. События последней недели особенно обострили общую панику, и даже вооружённые мощными импульсными лазерами патрульные нервничали, выходя в дозор. Родион знал, что всё это из-за него. Отвернувшись от окна, он прислонился спиной к стенке и негромко продолжил:
     — Нечаянная смерть подопытного стала первой, но не последней. Я не буду долго вдаваться в подробности, как именно пришли к тому, чтобы попробовать кровь Иреноидан… Скажу только, что в результате этого обнаружили, что их кровь оказывает гораздо более сильное воздействие на человека: выпивший пол-литра крови мог находиться в атмосфере планеты несколько дней, при этом активно занимаясь физической деятельностью. Но если пить кровь инопланетных животных ещё казалось многим приемлемым, то убивать ради крови существ, столь похожих на людей, для большинства было чересчур. К тому времени прошло четыре месяца, и субпространственный тоннель открыли в четвёртый раз. Тогда большая часть экспедиции вернулась на Землю: строители полностью закончили строительные работы, и лишь десять человек осталось в качестве обслуживающего персонала; большинство же учёных покинули проект, не желая мириться с антигуманным и аморальным обращением с местными жителями. Из них осталось только пятнадцать человек, включая меня. Военные же изначально прибыли сюда, чтобы заработать. Моральная сторона вопроса их не волновала, поэтому из них вернулись только девять человек, добровольно согласившихся участвовать в экспериментах и тем самым заработав право преждевременно покинуть проект, не разрывая контракт и не теряя заработка, а также от проекта был отстранён тот самый солдат, который, растерявшись, застрелил подопытного. Так нас на базе осталось 85 человек, большинство из которых было военными. Обстановка становилась мрачноватой, но совсем мрачной она стала, когда несколько аборигенов обнаружили нашу просеку и впятером отправились к нашей базе. Они были вооружены лазерным оружием; мы не сразу это поняли, и в результате один из наших охранников погиб, а ещё один получил обширный ожог. Выбежавшие солдаты быстро сориентировались и на месте убили двоих с оружием; остальные трое были без оружия и бросились бежать, но тут же были схвачены нашими солдатами. Пленников поместили в тюрьму, так как настроены они были агрессивно и сотрудничать явно не собирались. Отпустить мы их, конечно, не могли: это бы рассекретило нашу базу. Впрочем, теперь эта предосторожность была бесполезной: захваченные нами жители явно сначала сообщили своим землякам, куда они уходят, и те предприняли меры, когда они не вернулись. Через неделю наша база подверглась организованной вооружённой атаке; посреди раскалённого дня нас атаковали три военных летательных аппарата (судя по всему, на реактивной тяге) и около тридцати пеших солдат. Природа была на их стороне. Наши военные, несмотря на то, что могли выходить лишь в неудобных термозащитных костюмах (ведь в тот момент атаку никто не ожидал и, естественно, заранее кровь не пил), дали решительный отпор, практически без потерь уничтожив медлительных местных солдат; но летательные аппараты были оборудованы компьютерной системой автоматического ведения огня, обладающей высокой скоростью и точностью, и за несколько секунд уничтожили авангард обороны из десяти солдат, после чего из своих мощных пушек начали обстреливать сгустками плазмы базу, которая отнюдь не являлась крепостью и стала разваливаться на глазах. На нашу удачу, защита их машин в основном была рассчитана на поглощение и отражение лазерного излучения, автоматные очереди легко пробивали их; но прежде, чем нам удалось сбить их, они подстрелили ещё 17 человек и уничтожили две пулемётные амбразуры. В результате мы победили, но все понимали, что теперь объявлена полномасштабная война, и нас в покое теперь не оставят. Ещё худшим известием стало другое: лазеры и плазменные пушки наделали в базе огромное количество дыр, нарушив её герметичность. Мы всё ещё могли укрываться на ней от жарящих заживо солнечных лучей, кондиционеры всё ещё могли охлаждать до приемлемой температуры горячий дневной воздух, но давление и состав воздуха было уже не восстановить. До открытия же Врат оставалось больше двух недель… Прежде, чем мы успели соорентироваться и надеть дыхательные маски, от удушья погибли ещё трое инженеров и двое солдат. Мы поняли, что единственным шансом выжить для нас сейчас было собрать трупы убитых, слить оставшуюся в них кровь и выпить. Времени для размышлений над вопросами морали не было. Когда мы закончили обработку тел убитых, крови оказалось не так много — большая часть вытекла из ран — но понемногу всем всё же хватило. Одна из учёных, 23-летняя Ольга, отказалась пить кровь и заперлась в своей каюте; вечером каюту взломали и достали оттуда её тело. У ещё двоих инженеров и шестерых военных обнаружилась непереносимость к крови; их безостановочно рвало, а к вечеру они тоже умерли.
     Нас оставалось 44 человека, и мы умирали. Время подходило к вечеру, температура постепенно спадала, и полковник, подполковник и два майора, статус начальства которых тогда был необсуждаемым, приняли единственное решение, которое могло продлить наши жизни. У нас было восемь бронетранспортёров, два джипа с пулемётами, грузовик, заполненный бочками с топливом, и много боеприпасов. Как только температура опустилась ниже пятидесяти градусов, мы распределились по машинам, выстроились в колонну и отправились в путь. Инженеры наотрез отказались ехать и остались на базе, решив продержаться на остатках крови животных; их дальнейшая судьба осталась неизвестна. Когда просека закончилась, пришлось оставить машины и идти пешком. Все взяли по автомату, даже учёные. У нескольких солдат были гранатомёты. Мы вошли в посёлок под покровом темноты. Нас явно ждали, и, когда мы уже приближались, в нашу сторону засверкали вспышки лазеров. Учёные, в числе которых был я, шли позади остальных, нам было плохо видно, что происходит впереди; раздавались непрерывные автоматные очереди, несколько раз грохнул гранатомёт. Через несколько минут выстрелы стали реже: вооружённая охрана местных жителей была уничтожена, и наши военные только стреляли  для устрашения в воздух. В посёлке стояла паника. Я ожидал услышать надрывной женский визг, но вместо этого воздух был заполнен звуками, напоминавшими фальшивое гудение медной трубы, точнее, множества труб разных размеров и тональностей — голоса аборигенов по сравнению с людскими были очень низкими; от этого гудения становилось гораздо страшней, чем от привычных криков. А дальше началась настоящая резня. Военные сгоняли мирных жителей в дома, а затем по одному выводили на улицу, перерезали горло и собирали кровь в канистры.
     Вскоре в посёлке были перерезаны все местные жители, не осталось ни души. Когда мы посчитали своих, выяснилось, что погибли шесть военных, и одного учёного, физика Валерия, задело случайной вспышкой лазера. Крови было набрано достаточно, чтобы продержаться две недели. Полковник отдал приказ возвращаться на базу и обороняться, пока не откроются Врата. Солдаты вполне разделяли его позицию, а вот нам, учёным, такой план не понравился. Мы были уверены, что вскоре войска Иреноидан отправят новые силы для атаки базы, и отбить эту атаку будет маловероятным. Альтернативой этому мы считали возможность затеряться среди местного населения: поскольку живых в посёлке не оставалось, никто не смог бы нас опознать, мы были похожи на местных жителей, большинство из нас более-менее понимало их язык и умело немного говорить на нём. Впрочем, мы никому ничего не навязывали: мы понимали, что наш план даже для нас, учёных, годится не для всех: рослый химик-почвовед Кирилл слишком бы выделялся в толпе, как и все военные. Мы просили только дать нам несколько канистр, автоматов и отпустить. Солдаты пожимали плечами, но полковник объявил, что это бунт, и неподчинившиеся будут, по законам военного времени, расстреляны. Как ни странно, но защищать нас первым кинулся именно Кирилл, у которого шансов выжить на базе было бы больше, чем среди Иреноидан. Полковник же решил продемонстрировать необходимость соблюдать дисциплину и демонстративно пустил Кириллу пулю в лоб из своего личного пистолета. Мы, сразу сообразив, к чему всё идёт, сгруппировались и подняли свои автоматы, приготовившись стрелять. Полковник был уже готов отдать своим солдатам приказ стрелять на поражение, но те, хоть и молчали, явно не разделяли его позиции. В конце концов, полковник матерно выругался, махнул рукой и сказал, что мы можем взять две канистры и то оружие, которое у нас в руках — и валить на все четыре стороны. После этого военные направились в сторону оставленной техники, и больше никто из нас их не видел; мы же сменили нашу запачканную грязью и кровью одежду на ту, что нашли в домах местных жителей, обнаружили в гаражах несколько местных автомобилей и, выбрав из них три самых надёжных, не торопясь, постепенно привыкая к оригинальному управлению, направились прочь из посёлка по единственной пригодной для движения автомобилей дороге.
     — В дверь постучали. «Вот и всё — подумал Родион — не успел». Он спрятал диктофон под кровать, оставив его включенным: терять ему уже было нечего, пусть же, если кто-нибудь когда-нибудь найдёт этот диктофон, услышит последние его крики… Родион тихо подошёл к двери, глубоко вздохнул, приготовившись к короткой, но напряжённой схватке, и открыл дверь. Это был всего лишь сосед. Всё обошлось. Сосед выглядел жалким и неуклюжим даже для Иреноидан — причиной тому был его алкоголизм. Сосед бубнил едва внятным и жалостливым голосом, Родиону пришлось сильно прислушиваться, чтобы понять, что тот хочет — сосед просил одолжить немного денег на бутылку. «Почему бы и нет» — решил Родион. Он знал, что сосед всё равно не сможет отдать, но сегодня ему это уже было неважно. Родион протянул руку к висящей в коридоре старенькой тканевой куртке, на ощупь порылся во внутреннем кармане, достал несколько мятых бумажек с нечётким рисунком и протянул соседу. Тот сначала удивился, потом заулыбался: по местным меркам это была довольно крупная сумма; он начал было заверять, что отдаст, как только сможет, но Родион жестом остановил его. «Можно попросить тебя об одной услуге? — спросил он соседа. — У меня болит голова, я хочу принять снотворное и лечь спать, поэтому я не буду подходить к двери. Можешь передать это, если кто-нибудь будет ко мне стучаться?» Сосед утвердительно закивал головой, Родион осторожно похлопал его по плечу и закрыл дверь. Во рту пересохло, он взял из холодильника бутылку с ледяной водой и сделал ещё несколько жадных глотков; затем обтёр рукавом губы, прошёл в комнату, лёг на пол, чтобы дотянуться до спрятанного диктофона, и решил продолжить запись, так и оставшись лежать на прохладном полу:
     — Нам повезло: нас, действительно, практически не выделяли среди других жителей, и, на наше везение, у Иреноидан, так же, как и у Землян, наблюдалась традиция не лезть не в своё дело и не задавать лишних вопросов. Первое время нам приходилось прятаться от дневного жара в подвалах заброшенных зданий; потом нам удалось найти способ заработка по ночам, и постепенно большинство из нас смогло позволить себе снимать крохотные квартиры в неблагоприятных районах — идеальное для нас место. В основном мы занимались тяжёлым физическим трудом — точнее, тяжёлым он был для аборигенов, нам же эти нагрузки давались вполне легко; мы зарабатывали разгрузкой/загрузкой грузовиков и вагонов, подрабатывали на складах; в таких местах не задавали лишних вопросов и выплачивали деньги сразу в конце работы. Потом, спустя несколько месяцев, мы узнали из местных газет, что наша база была полностью уничтожена, а на месте Врат было построено военное укрепление, и первых людей, вышедших из них во время пятого открытия, встретили штормовым огнём лазеров… Люди тогда предприняли попытку прорваться и отправили через Врата отряд десантников, которые сражались отважно, но были быстро уничтожены превосходящими силами. С тех пор Врата больше не открывались, а про укрепление ничего не говорили: очевидно, оно стало местной военной тайной.
     Кровь в канистрах закончилась очень быстро, но в обнищавших кварталах было много люмпенов и криминальных элементов, о которых никто не заботился, поэтому мы всегда могли найти новую кровь. Местная пища подходила для нас, но кровь, которую нам приходилось пить, была очень калорийной, поэтому дополнительно есть нам было практически не нужно. Мы очень долго поддерживали контакт между собой: вспоминали Землю, родной язык, пытались по возможности вести совместные исследования и наблюдения. Проблемой было только падение силы духа и морали. Мы практически потеряли надежду вернуться домой,  а перспектива всю оставшуюся жизнь выходить на улицу только по ночам и питаться кровью угнетала многих. Шутки, что вот так мы стали вампирами, вот, оказывается, как они на самом деле выглядят, давно уже никого не веселили; многие из нас действительно ощущали себя чудовищами, убивающими себе подобных. В течение пяти лет четверо из нас не выдержали и покончили с собой. Тех же, кто нашёл в себе силы жить дальше, ждали удивительные открытия. Вещества, содержащиеся в крови Иреноидан, не только позволяли нам находиться в их атмосфере; употребляя их, мы перестали стареть, у нас быстрее, чем обычно, заживали царапины и ссадины, и, вопреки нашим ожиданиям, низкая гравитация не приводила к атрофии мышц, мы оставались так же сильны, как и на Земле. Мы не знали, радоваться ли нам; если бы кто-нибудь мог предположить, какова цена бессмертия… Обнаружились и менее приятные открытия. Среди нас было две женщины; после довольно продолжительного промежутка они попытались забеременеть; попытки увенчались успехом, но родить они так и не смогли: что бы ни содержалось в Иреноиданской крови, поддерживающее нашу жизнь, — оно не передавалось младенцам в утробе, и те рождались мёртвыми. Отчаявшиеся женщины даже пытались забеременеть от Иреноиданских мужчин, но это тоже ни к чему не привело. Но самое поразительное из открытий ждало нас позднее.
     Шли годы, и некоторые из нас почти свыклись с жизнью хищников. Многие из нас уже почти не сомневались и не переживали по поводу чудовищности нашего образа жизни. Но при этом мы всё же старались оставаться цивилизованными; мы стирали одежду, мылись, следили за внешним видом; даже несчастных, которых судьба обрекала стать нашей пищей, мы сначала оглушали, а потом аккуратно вскрывали ножом артерию… Но однажды один из нас, микробиолог Андрей дошёл до помешательства и, догнав на улице очередного бездомного, вцепился зубами ему в шею, порвал крупные сосуды и принялся жадно сосать кровь. Никого из наших тогда не было поблизости, и некому было его остановить и призвать одуматься. Потом он сам признался нам в этом и жутко раскаивался в своём поступке, сказав, что он тогда напился местного алкогольного напитка, и что он больше никогда не повторит этого. Его, конечно, осуждали, сказав, что такими неосторожными убийствами он ставит под угрозу всех нас, но, так как всё обошлось, и полиция не стала долго искать зловещего убийцу бомжа, его вскоре простили. Этот его поступок, казалось бы, не означал ничего, кроме нашего постепенного одичания, но он стал началом нового этапа нашей жизни. Через две недели Андрея нашли мёртвым. Его тело лежало в заброшенном полуразрушенном здании, которое служило нам одним из первых убежищ, и в котором мы время от времени собирались вместе, чтобы пообщаться. Когда мы разглядели его, многих из нас прошиб ужас: его тело всё было покрыто страшными рваными и резаными ранами, укусами, рука и несколько ребёр были сломаны. Мы знали, что местные жители и животные слишком слабы, чтобы причинить такие ранения, и терялись в догадках, кто мог сделать это. Сначала мы начали подозревать друг друга, и на время доверие между нами начало угасать; потом мы вынесли предположение, что, возможно, спаслись несколько военных с базы, но, так как они не могли затеряться среди местных и вести относительно цивилизованную жизнь, им пришлось постоянно убегать и прятаться, что окончательно лишило их рассудка; но ответ на наш вопрос нашёлся сам собой на очередном собрании. Когда мы, вновь собравшись в подвале нашего убежища, развели костёр и начали было ставшую традиционной беседу о последних событиях в жизни каждого, из темноты на нас с визгом выскочило какое-то существо и напало на Владимира, нашего лингвиста, принявшись кусать его. Это существо было однозначно слишком быстрым и сильным для Иреноиданца, и в то же время оно было похоже на человека. Мы быстро сориентировались и вместе скрутили существо, а после, так как оно брыкалось, вырывалось и старалось укусить каждого, кто приближался, оглушили его ударом камня. Существо перестало двигаться и затихло — потеряло сознание. У одного из нас оказался местный аналог скотча, мы связали им существо и стали внимательно рассматривать его. По многим признакам, это был мужчина-Иреноиданин, но в то же время у него были сильные мышцы и прочная светлая кожа, как у Землянина, а также его лицо было покрыто мелкими язвами. Ольга, работавшая на нашей базе вирусологом, взяла у него образцы крови и гноя из язв, а на следующей встрече сделала шокирующее заявление: особь была поражена герпесом; простым герпесом, который пассивно переносят большинство людей; но, попав в организм Иреноиданина, вирус проявил себя очень неожиданно: он начал полностью перестраивать организм под себя, практически не встретив сопротивления со стороны иммунитета; в результате заражённый стал превращаться в другое существо, более похожее на Землянина, хоть и не являющееся им в полной мере. Мы сразу поняли, кто этот несчастный. Это был тот бомж, которого укусил Андрей. Вирус герпеса, который Андрей переносил, не мог попасть в организм Иреноидан через кожу и слизистые оболочки, но со слюной он проникнул в кровь, начав устанавливать свои порядки. Заражённый после поражения больше не мог, как раньше, переносить высокую дневную температуру, а для того, чтобы дышать воздухом, ему нужно было так же, как и нам, пить кровь; последнее он понял сам, причём, довольно быстро; недолго он думал и над способом получения крови: возросшие реакция и физическая сила помутили его рассудок, и он, будучи и до этого зол на судьбу и более успешных земляков, легко принял роль ночного охотника. За это время он, очевидно, успел переубивать множество горожан, причём делал он это, судя по всему, так же, как это с ним сделал Андрей, с которым он вскоре решил поквитаться, отыскав и убив его. Всё это означало для нас очень плохие новости: мы теперь не единственные в городе, кто убивает горожан и пьёт кровь; смертей со временем будет всё больше и больше, и оставаться здесь будет небезопасно; на нас объявят охоту. Тогда мы решили, что более не будем встречаться и общаться между собой; мы уедем в другие города и не будем даже сами знать о местонахождении друг друга, чтобы, если кого-нибудь из нас поймают, он не смог выдать остальных. Напавшего превращенца мы посчитали самым разумным убить. Мы в последний раз обнялись, всплакнули и разошлись в разные стороны — Ольга и Владимир ушли вместе, а остальные — поодиночке.
     Родион сфокусировал взгляд на синих цифрах часов на потолке и вспомнил про время. Назначенный час приближался. Родион встал и начал собираться. Он надел новые брюки, новую прочную куртку, проверил полученный от связного дробовик — всё было готово, и он был готов выходить. Он надеялся, что никто ещё ничего не знает о его плане. Если же патрульные что-то заподозрят о нём и придут к нему домой, когда он уже выйдет, сосед обеспечит ему алиби… если не напьётся до бесчувствия. Всё было очень рискованно, но другого шанса ему бы не выпало. Ещё раз глянув на часы, Родион понял, что он собрался очень быстро, и у него ещё есть время закончить запись. Вспоминая, ничего ли он не забыл, Родион снова взял диктофон и задумчивым тоном продолжил:
     — С тех пор прошло более двадцати пяти лет. Мы, как и планировали, уехали в разные города и так больше никогда и не встречались. Как и ожидалось, в нашем первом городе появилось много превращённых Иреноидан-людей; патрули стали отлавливать их, но прежде, чем их успевали уничтожить, многие из них успевали заразить других, и их количество увеличивалось. В городе и окрестностях ввели комендантский час, патрульные особенно тщательно присматривались к высоким бледнокожим горожанам. Слухи, естественно, распространялись гораздо быстрее этой эпидемии, особенно подозрительными стали на большом расстоянии вокруг. Мне, чтобы избежать поимки, пришлось очень часто менять место жительства и не задерживаться подолгу. Сложней всего было первые десять лет; на каждом углу Иреноидане твердили о проклятье, о древнем Зле, пробудившимся ото сна, чтобы уничтожить их. Я не понимал полностью, о чём они говорят, но догадывался, что речь идёт о древних легендах и сказаниях. Тогда экономика на планете пошла вниз, и найти случайную работу было уже непросто. Мне тогда пришлось добывать средства на жизнь грабежом; после долгих лет убийств это уже не казалось чем-то сложным и противоестественным, но требовало постоянно находиться в пути. Со временем эпидемия как будто стала сходить на нет: жестокая политика властей безжалостно истребляла всех, кто был заподозрен в заражённости, и те, кто выжили, научились прятаться. Новых «людей» на планете тогда было много, но они вели себя очень осторожно — как и наша группа на первых порах. Впоследствии подозрительность спала, комендантский час практически повсеместно отменили, и я мог позволить себе задерживаться в городах подольше. За последующие годы я встречал много обращённых; они были анатомически практически неотличимы от людей, хоть и принадлежали к культуре Иреноидан; они так же, как и мы, не могли рожать детей, но вместо этого они посчитали вполне нормальным выборочно заражать близких, превращая их в себе подобных; многие из них даже умудрялись не становиться убийцами, а охотиться исключительно на животных. Я, хоть и прожил большую часть жизни в одиночестве, уже не чувствовал себя таким одиноким. Среди заражённых существовала негласная круговая порука, они были очень дружелюбны с себе подобными и всегда выручали тех, кому нужна была помощь. Теперь, приехав в новый город, я знал, что могу рассчитывать на помощь местных заражённых, которые очень быстро распространились по всей планете. Странным было то, что заражённые легко узнавали во мне своего, но никто так и не понял, что я, в отличие от них, был таким всегда… Особенно меня удивляло, что как заражённые, так и здоровые Иреноидане относились к этой напасти не как к неведомому проклятью, а как к чему-то, что уже было в их истории, только очень давно и с тех пор кануло в лету… 
     Но вот, неделю назад я повстречал человека; не обращённого Иреноиданина, а настоящего Землянина, причём, не одного из  нашей группы. Я сразу понял, что он не обращённый: эти почти неуловимые для глаза местного жителя отличия сразу бросаются в глаза того, кто вырос на Земле. То же самое он понял и про меня. Он подошёл ко мне и сообщил новость, которая здесь была засекречена: Недавно, в первый раз за более, чем тридцать лет, снова открылись Врата; из них в этот мир, на военную базу был сброшен контейнер, испускающий нервно-паралитический газ, а через некоторое время оттуда в защитных костюмах пришли десять человек; они перестреляли недобитых военных, после чего надёжно спрятали по всей базе мощную взрывчатку с дистанционным управлением и скрылись в лесу. Это были разведчики; их задачей было собрать как можно больше информации об этом мире, попытаться найти выживших и в назначенный день вновь прорваться на базу и уйти через Врата назад. Он не мог долго со мной разговаривать, и я почти ничего не успел ему сообщить, рассказав только, кто я. Тем не менее, он мне доверился, и предложил пойти с ними. Естественно, я не мог упустить шанс вернуться домой и согласился. Но кроме информации о готовящейся операции он сообщил мне ещё одну новость, крайне неприятную: среди убитых военных-Иреноидан разведчики обнаружили несколько человеческих тел; сначала они подумали, что это были пленники из той экспедиции, которая отправилась сюда тридцать лет назад; но, присмотревшись, они поняли, что это обращённые. Так мне стало известно, что некоторые обращённые стали работать на правительство. Это означало, что теперь у Иреноидан может быть армия, которая не только сможет на равных сражаться с нашими войсками, но и будет способна десантироваться в наш мир и проводить военные операции на Земле. К этому надо быть готовым, этого нельзя допустить.
     Сейчас я снова в том городе, который стал первым прибежищем группы учёных с Земли. В назначенном месте я должен встретиться со связным, который отвезёт меня к месту сбора. Возможно, кроме меня они нашли и других из нашей экспедиции. Если нам повезёт, сегодня мы вернёмся домой. Если не повезёт…
     — Родион замолчал. В его голове в один миг пронеслись его детство, молодость, работа в институте, на базе и последние тридцать лет на чужой планете, за которые он даже не постарел. Какой сейчас стала его планета? Остался ли там кто-то, кто ещё помнит его? Вряд ли, ведь их не было и тогда, когда он уходил в экспедицию. Он возвращался в свой родной мир; но был ли это его мир?… Нет, Родион не хотел сейчас размышлять об этом. Решение вернуться было твёрдым. Возможно, потом он будет скучать по этому миру, но сначала надо суметь вернуться; хотя бы попытаться. Он снова поднёс диктофон к губам и сделал последнюю запись:
     — Я теперь твёрдо уверен, что распространённые на земле легенды о вампирах — быстрых и сильных существах с холодным телом, пьющих кровь и не переносящих солнечного света — пришли отсюда, с Иреноиды. Эти вампиры — мы, люди. Когда-то давно люди уже проникали сюда, и Иреноидане рассказывали о них легенды. Мне известно далеко не всё. Я не знаю, когда и как люди проникали сюда;  почему корни языка Иреноидан напоминают латинский; как эти местные легенды вновь попали на Землю и почему так прижились там; произошли ли мы и Иреноидане от одного вида, или мы — это и есть Иреноидане, подвергшиеся под воздействием вируса мутации, но после открывшие для себя пригодный мир и переселившиеся туда. Но я догадываюсь, что подумают люди, когда узнают, что кровожадные хладнокровные монстры, которых они так боятся, существуют — и это они сами; что кажущееся нелепым и невозможным в нашем мире вполне может оказаться логичным и объяснимым на другой планете; что это их так боятся существа, выросшие под другим солнцем. Я думаю — и надеюсь — что им это не понравится.